kerchpoluostrov.ru

Философ из Кембриджского университета Сэнди Грант проницательно отмечает, что практически любая деятельность человека связана с речью и использованием слов, но мы настолько привыкли к тому, что умеем говорить, что перестали этому удивляться. Обычно мы даже не замечаем, как наши мысли и слова отражаются на образе и качестве жизни. Но они влияют на то, кем мы можем стать. Кроме того, язык становится инструментом для проведения условной границы нашего мира. Мышление неотделимо от языка. Границы нашего языка одновременно являются границами мышления. Следовательно, границы выражения мысли являются одновременно границами мира, так что логика языка дает нам полное представление о логике мира.

Мы словно находимся в плену. Язык — это вербальное выражение наших мыслей, поэтому способ наших мыслей образует такую языковую практику, которая, в свою очередь, определяет вкупе с мышлением тип наших действий. Но можем ли мы, выполняя правила игры, которые устанавливает язык, вырваться из плена и расширить границы мышления?

Впервые этим вопросом задался один из величайших философов XX века Людвиг Витгенштейн. Он ввел термин «языковая игра», стремясь в своей логико-философской концепции установить границы мышления человека. Он утверждал, что слова приобретают смысл только в процессе их использования, а сами по себе они не несут смысловой нагрузки. Таким образом, важен контекст, иначе говоря, социальные практики, которые выполняются по определенным правилам. Это наблюдение позволило Витгенштейну сравнить деятельность человека с игрой.

Под «языковыми играми» Витгенштейн понимает целую систему коммуникации, включающую в себя язык и действия, с которыми он тесно переплетен. На основании простых игр мы можем за счет научения новым правилам выстраивать новые и всё более сложные игры, тем самым увеличивая практику и деятельность языка. Игра подразумевает следование некоторому правилу, которое человек точно сформулировать не может, так как для каждой игры требуются свои правила. Для разных игр задаются разные «комбинации», ходы, которые позволяют функционировать игре как таковой и отличать её от другой. Игра без правил не является игрой. В ней также должен присутствовать элемент творчества и воображения.

Именно поэтому он использовал такой термин, как «языковая игра», чтобы привлечь внимание не только к особенностям языка самого по себе, но и к действиям, с которыми он напрямую связан. Например, такие восклицания как: «Помогите!», «Огонь!», «Нет!» — они все призывают к определенным действиям: быстрой реакции на опасность, несут в себе  предупреждение или запрет. Однако Витгенштейн хотел пойти дальше и выявить сам процесс, описать, как именно слова превращаются в действия.

На этом этапе философ столкнулся с проблемой, ведь подобный процесс непросто объяснить и теоретизировать. Согласно его теории, язык не представляет собой какую-либо статичную систему. Он динамичен и многообразен. И языковая игра представляет собой единство языка и деятельности целого в процессе жизни человека. Языковых игр, по утверждению Витгенштейна, бесконечно много, и их бесконечное многообразие — это и есть обилие жизненных практик. Невозможно классифицировать эти концептуально-речевые практики и игры ввиду того, что существует огромное количество возможных вариаций игр и практик, а также их видов и разновидностей.

В то же время он стремился выяснить, как именно язык «говорит» с нами и как он встраивается в нашу ежедневную деятельность и становится «формой жизни». В «Философских исследованиях» (1953) Витгенштейн приводил пример, демонстрирующий, как язык согласуется с «формами жизни». На стройке один из работников указывает на кирпич и говорит «Плитку!», в это время второй строитель поднимает кирпич и подает его напарнику. Так что же тут происходит? Помощник выполнил просьбу командира и сделал это осмысленно, а не как преданный пес, который просто среагировал на команду. Люди единственные существа, которые используют язык, обращаясь к особым социальным практикам. 

Сосредоточив внимание на «языковых играх», Витгенштейн просит читателей попытаться понять, что именно они делают. Однако, если наша деятельность так плотно зависит от лингвистических практик, то способны ли мы вообще провести границу между словами и реакцией на них, а также выделить язык как отдельную область для изучения. Идея Витгенштейна подвергалась яростной критике, его обвиняли в зацикленности на языке, которая отвлекает внимание от реальности. Главным оппонентом языковой теории Витгенштейна можно назвать Герберта Маркузе, который в своем тексте «Одномерный человек» (1964) объявил работу Витгенштейна ущербной и ограниченной. Согласно Маркузе, мы не сможем обрести свободу от языка, а также мы не сможем познать истинную реальность, детально изучая лингвистику. Он критиковал логический анализ языка, утверждая, что этот метод не даст результатов. Маркузе выдвинул серьезные обвинения. Однако насколько они состоятельны? Выдержат ли критику его аргументы?  

Маркузе заявил, что языковая теория Витгенштейна неполноценна и бедна, поскольку она зациклена на языке и не имеет выхода на объекты реальности. Витгенштейн, в свою очередь, видел особый смысл в термине «языковые игры», ведь он проясняет многие моменты его теории. Однако Маркузе заявил, что термин глупый и он не вносит никакой ясности. Так кто же прав? В тексте «Культура и ценности» (1977) Витгенштейн признается, что ему пришлось пройти очень сложный путь, чтобы научиться видеть то, что на самом деле всегда у нас перед глазами. Он с сожалением пишет, что люди слишком часто не замечают очевидного. Очевидные вещи сложнее всего понять в силу того, что они слишком близко и о них не принято размышлять рефлексивно. Когда мы используем слова, мы каждый раз участвуем в переносе значения слова на новый контекст и обнаружении нового способа его использовать. Иначе говоря, создаем новую языковую игру. Витгенштейн сумел увидеть в очевидном необычное явление.

Один из пунктов, который Маркузе критикует в языковой теории Витгенштейна, касается его примера с метлой: «Моя метла стоит в углу…». Маркузе очень смущает этот пример, он осуждает такое «почти мазохистское сокращение речи до простого и общего». Но утонув в своем возмущении, Маркузе упустил основное значение этого примера. Даже в обыденном случае можно обнаружить необычную практику переноса значения слов, как раз то, на что обращает внимание Витгенштейн. Более того, если вы внимательно присмотритесь к оборотам речи, то даже самые банальные утверждения окажутся не совсем тем, чем кажутся на первый взгляд. Однако у Витгенштейна существует множество других примеров, которые Маркузе игнорирует.

Эта особенность человека — невнимательно относиться к очевидным фактам — слишком глубоко укоренилась, поэтому идею Витгенштейна не все могут воспринять с легкостью. Витгенштейн обращает внимание читателя на то, как ежедневные «языковые игры», в которые мы играем, захватывают нас. Именно поэтому он внимательно следит за тем, что он сам делает и говорит. Он считает, что задача философии в первую очередь терапевтическая, в том смысле, что она позволяет «работать над собой» и прояснять мысли. Эта идея отражена в «Философских исследованиях», чтение которых способствует самоанализу.

Весьма примечательно, что иногда, когда мы произносим слово «время», мы имеем в виду «пришло время отдавать долги», а иногда — что мы ожидаем кого-то в гости. Мы не привыкли рассматривать язык под таким углом. И мы действительно можем сопротивляться новому видению, не желая задумываться над очевидным. Но разве это можно назвать «издевательством» над языком, как это сделал Маркузе? В определенном смысле необходимо себя заставить увидеть язык в новом свете, это требует глубокого логического анализа языка и самоанализа, но отказ или неспособность увидеть необычные свойства языка могут означать, что человек просто недостаточно умен, чтобы это сделать. Поэтому, если мы хотим перемен, прежде всего необходимо побороть в себе привычку «быть слепым и глупым» и начать стремиться познать себя. Маркузе мог бы принять эту мысль, если бы согласился с тем, что наша ежедневная деятельность окутана лингвистическим «волшебством и колдовством». Однако он предпочел оставаться в плену языка и не тратить время на рефлексию.

Возможно, второе возражение Маркузе окажется более состоятельным? Оно заключается в том, что Витгенштейн ограничивается и зацикливается на языке. Маркузе говорит, что философ рассматривает язык односторонне. Однако это не подтверждается при чтении трудов Витгенштейна, в которых он описывает язык как многомерное, необъятно многообразное явление, которое не так-то легко поддается точному переводу. Витгенштейн кропотливо показывает, как язык меняется в зависимости от изменения привычек и ежедневной деятельности. Язык является условным и временным, но «лингвистические игры» не могут изменяться так свободно. Время идет, изменяется контекст и возникает множество вариантов для видения привычной ситуации. Один из наиболее известных примеров, подтверждающих эту мысль — это пазл-головоломка:

Посмотрите на это изображение, и вы увидите на нем утку. Посмотрите снова и внимательнее, и вы заметите еще и зайца. Это очень наглядный пример, он показывает, что такое «лингвистические игры». Одно и то же изображение или слово может восприниматься разными людьми по-разному. Более современным примером служат ситуации, складывающиеся на дебатах, которые часто возникают на конференциях. Докладчик может обратиться к «экспертному мнению» или сказать: «Это моя точка зрения». Однако, если у оппонента другой ментальный контекст использования слов, которые стали предметом спора, то нет никакой возможности для разрешения конфликта. Люди просто оперируют разными смыслами, хотя внешне они и произносят одни и те же слова. Эти примеры призывают нас задуматься об особенностях, которые содержит в себе наш обыденный язык. В то же время Маркузе не рассматривает в своей критике пример с «уткой-зайцем» и не размышляет над следствиями, которые можно вывести из этого случая.

Таким образом, использование языка включает спорные моменты, которые касаются различного понимания и восприятия одних и тех же явлений и понятий разными собеседниками. С другой стороны, Маркузе отрицает это и даже говорит, что социальные практики не подтверждают предположения Витгенштейна. Согласно Маркузе, общение не было бы возможно, будь то, о чем пишет Витгенштейн, на самом деле воплощено в реальности.

В действительности позиция Витгенштейна более радикальна, чем замечает Маркузе. Он говорит, что каждое новое произнесение фразы всегда становится новой языковой игрой. Это загадочное замечание может означать, что нам нужно играть в языковые игры по-разному, если мы хотим что-то изменить. Но что из этого следует? Примечательно, что, по мнению Витгенштейна, мы не можем самостоятельно, в одиночку, играть в лингвистические игры. Они возникают благодаря совместному использованию языка. Например, игра polari — тайный язык, используемый среди гомосексуалов во времена Витгенштейна. Языковые игры с их обманывающими ловушками и множеством значений поднимают проблему коллективных действий. Мы не сможем постичь смысл слов, если будем действовать в одиночку. Витгенштейн пишет:

«Этот язык [polari] появился вследствие того, что человек был вынужден думать определенным, непривычным образом. Поэтому преуспеть в создании новых языковых игр могут только те люди, которые инстинктивно восстают против обыденного языка; и мы не можем привлечь внимание тех, кто использует язык бездумно, для простого выражения мнения или эмоций».

Восстающие живут в состоянии неудовлетворенности языком. Они чувствуют свое отчуждение, отрезанность от остальных людей, а также и от самого языка. Чтение Витгенштейна пробуждает в человеке интерес к новому пониманию и восприятию языка. В то же время мы не обнаружили убедительных аргументов в возражениях Маркузе против лингвистической теории Витгенштейна. Он не сумел доказать, что безусловно непростое изучение Витгенштейном языковых игр глупо и бесполезно. На самом деле, комментарии Маркузе только усиливают интерес к проблемам, которые поставил в своих работах Людвиг Витгенштейн.

Язык и речь являются неотъемлемой частью жизни человека. Мы словно живем внутри языка. Витгенштейн убежден, что человек стоит на границе мышления и реальности, и язык позволяет более четко обозначить эту границу. В то же время, поскольку каждый из нас сам становится границей своего мира, это значит, что мы всегда будем сталкиваться с проблемой недопонимания между людьми. И это неизбежно. Такова основная особенность языка, который оформляет индивидуальное мышление каждого из нас. Однако спасением от солипсизма служат именно языковые игры. Они развивают гибкость мышления, способность человека идти на компромисс, использовать разные обороты речи, для того чтобы достичь понимания с окружающими.

Источник: «How playing Wittgensteinian language-games can set us free» / Aeon.Обложка: Christiaan Tonnis / flickr.